CentralAsia (CA) -   Накануне 25-летней годовщины путча ГКПЧ экс-президент СССР Михаил Горбачев поделился с «Интерфаксом» ретроспективным взглядом на события тех лет.

- То, что вы уехали в отпуск накануне путча, означает, что для вас он был неожиданным, что ваше смещение готовили так аккуратно, что вы как президент и генсек ничего не видели и не чувствовали.

- Во-первых, события тех лет иначе как антиконституционным заговором я назвать не могу. Во-вторых, я уехал в отпуск не накануне путча, а накануне подписания нового Союзного договора, который должен был реформировать Советский Союз, именно этого и боялись консервативные и антидемократические силы.

А теперь что касается того, в какой степени попытки снять меня с высших должностей в СССР были для меня неожиданными.

Нет, путч не был одномоментным явлением. Попытки сорвать процесс перестройки, помешать демократизации всей политической системы были неоднократно, я их видел и принимал достаточно эффективные меры, чтобы они провалились.

- Вы боялись?

- Нет, не боялся. Потому что был абсолютно убежден, что мы на правильном пути, и я смогу противостоять силам, которые стояли на пути перестройки. Без уверенности в этом я не смог бы практически закончить работу по достижению общего согласия о тексте нового союзного договора. Скажу сразу, что в какой-то момент эта уверенность переросла в самоуверенность, и, пожалуй, в этом была моя главная промашка. И в отпуск я уехал, потому что за плечами были многие месяцы тяжелейшей работы. Я понимал, что уже все сделано, все документы готовы к подписанию, и что нам предстоит новый этап, когда уже надо не просто спасать перестройку, а развивать ее, развивать демократизацию в стране, я считал, что должен был привести себя в порядок - нервы были на пределе после такого напряжения.

- Вы говорили о том, что и сейчас, по прошествии 25 лет, ходит много небылиц о событиях того периода. Мне неоднократно попадались на глаза утверждения, что руководство США сообщало вам выводы ЦРУ о возможном в стране перевороте.

- Очередная небылица.

- Запад безразлично относился к вашей политике по укреплению демократизации в стране?

- Здесь мы переходим к часто поднимаемому вопросу о влиянии внешних сил на проблемы демократизации в стране. Конечно, на Западе не все были довольны тем, что мы идем трудным, я бы сказал даже, тяжелым путем преобразования политической и экономической системы в Союзе. Там были разные силы. Кто-то нас понимал, кто-то стремился к обратному - затормозить этот процесс, но главное все-таки не в них. Мы проиграли со временем, мы не успели начать серьезные процессы реформирования политической и экономической системы страны, реформирования самой системы управления. О различном отношении к нам хорошо свидетельствует встреча «семерки» в Лондоне в июле 1991 года. Я выступал тогда там, говорил о планах реформирования в стране, говорил о необходимости инвестиций, но западные лидеры не пошли на серьезные шаги по содействию реформам. Они ограничились некоторой помощью продовольствием, и даже Маргарет Тэтчер, тогдашний премьер-министр Великобритании, возмутилась и резко высказалась по этому поводу. А мне после заседания прямо сказала: «Что же это за лидеры, которые не оказали помощь Горбачеву в такой решающий момент!».

- И все-таки, как вы считаете, почему Запад не предпринял серьезных шагов по содействию реформам в СССР?

- Потому что не хотели, чтобы СССР стал мощным демократическим государством. Такой Союз стал бы гарантией того, что не появится политика односторонних мер, политика доминирования США, и часть американских политиков видела в Горбачеве препятствие своим планам. А потом они откровенно сделали ставку на Бориса Ельцина, их цель была та же - не допустить, теперь уже в России, создания мощного демократического государства. Вспомните, когда Союз распался, какова была реакция Запада на это трагическое событие? Они говорили: «это же сам бог нам послал». И когда Россия лежала на лопатках, президент США откровенно аплодировал тогдашнему российскому руководству.

Кстати, США и сейчас пытаются проводить именно такую политику. В свое время я американцам говорил: вы пытаетесь навязать людям разных стран свою демократию, развозите ее, как кофе в пакетиках, а надо дать людям сделать свой выбор. Но они продолжали и продолжают проводить такую внешнюю политику. Даже президенту Обаме, демократически избранному и пользующемуся соответственно значительным авторитетом в стране, не удалось изменить этот курс - курс на навязывание односторонних решений. Впрочем, я сомневаюсь, что он этого хотел.

- Хорошо. Это то, что касается влияния Запада. Значит, основная причина всех событий лежала внутри самой политической системы, даже точнее, на кадровой системе. Может быть, просто решили, что Союз - это искусственное создание, и он всем мешал и никому не нужен.

- Наоборот, Союз зародился потому, что он был нужен всем. Если бы его не было, думаю, что как минимум гражданская война стала бы более обширной и продолжалась бы еще долго. Так что Союз не был навязан, он был необходим. Но проходит время, республики окрепли, у них появилась сила, мускулы, своя экономика, наука, культура. Нельзя забывать, что в Союзе республики начинали с разного уровня, и многие, надо признать, с очень низкого. И именно Союз помог им развиться и окрепнуть. Трудно отрицать достижения в науке и образовании в Советском Союзе. Именно развитием науки и бесплатным образованием мы весь мир расшевелили. Кстати, я и сейчас убежден в необходимости в нашей стране равного и бесплатного образования, это инвестиции в будущее и в безопасность, а у нас, как возникают трудности, начинают стричь расходы с образования. Зря.

Так вот, в годы перестройки мы пришли к обоснованному выводу, что возникли противоречия, и что старая форма Союза уже не отвечает потребностям страны. У центра не хватало возможностей следить за всем и все самим делать и указывать: у республик появился свой народно-хозяйственный комплекс, выросли свои элиты. Вот тут-то и обнаружился перекос. Мы понимали, что без реформы и модернизации и экономической, и политической системы, и системы управления дальше развиваться не сможем. У центра должны остаться только те полномочия, которые союзный уровень реально мог потянуть. Значит, Союз надо было реформировать, децентрализовать, а не разрушать. Вполне возможно, в итоге получился бы разноуровневый Союз с большими полномочиями для республик. Особенно мы поняли необходимость демократизации в 1989 году, во время выборов. Они показали, что обычные граждане, о которых говорили, что они ничего не понимают и ни в чем не разбираются, на самом деле во многом разобрались и сделали свои выводы. И эту активность людей надо было направить в демократическое русло. А кто этого испугался? Вот еще пример. В составе вновь избранных депутатов 84% были коммунисты, но в Верховный Совет не прошли десятки секретарей обкомов и руководителей более низкого партийного уровня, даже кандидат в члены политбюро ЦК КПСС, секретарь ленинградского обкома не был избран. Как вы думаете теперь, кто испугался демократизации?

Мы понимали, что нас поджимает время, мы готовили новый союзный договор, но и его противники понимали, что завтра будет поздно. С одной стороны, нельзя было допустить, чтобы демократия превратилась в «раздрай». Огромных усилий потребовала подготовка экономической антикризисной программы, ее разрабатывали не несколько десятков «умников», а ученые многих НИИ, и главное - представители всех республик, в том числе на уровне зампредсовмина. Только дураки могли все это сорвать. Был готов и проект договора, и антикризисная программа, которую поддерживали все республики, подчеркиваю - все республики, в том числе и прибалтийские. Я был уверен, что какой дурак полезет сломать все это. Но...

Думал, что смогу дать «по зубам» всем противникам демократии

- Практически антидемократические силы объединились только накануне принятия нового союзного договора?

- Нет, сорвать процесс демократизации пытались и раньше, и свалить Горбачева не один раз пытались. И я видел эти попытки, и все сделал для того, чтобы они провалились. Для меня было полной неожиданностью, когда в декабре 1990 года на съезде народных депутатов председательствующий Анатолий Лукьянов дал слово неизвестной никому ранее депутату Сажи Умалатовой, причем сразу после открытия съезда, и она поставила вопрос о недоверии Горбачеву. Съезд даже не поставил вопрос в повестку дня, но я понял, что была попытка дать открытый бой. Затем в апреле 1991 года на пленуме ЦК один за другим стали поднимать вопрос, причем в этом участвовали и люди из моего окружения, о недоверии Горбачеву. Тогда я сказал: я ухожу с поста генсека. Они рты раскрыли от удивления, часа три совещались, но голосовать за отставку не стали. Моя сила была в твердом убеждении, что кому надоела демократия, кто против обновления страны, тот должен уходить, и я был уверен, что смогу «дать по зубам» всем, кто против изменений и перестройки. Еще раз повторю, что моя уверенность переросла в самоуверенность. Когда определились с задачами, надо было действовать без промедления. Мы потеряли время, а те, кто испугался изменений, решили действовать без промедления.

Путч не сделал страну лучшей. Больше того, он явно стал примером, если не спровоцировал, следующую попытку переворота в 1993 году. Если можно было пойти на антиконституционные действия в 1991 году, то почему нельзя сделать эту попытку и в 1993-м, когда очень хотелось. Всякие попытки переворотов, стремление столкнуть страну силой с пути нормального развития имеют катастрофические последствия. Конечно, трудно бывает, даже очень, в каких-то сложных ситуациях оставаться в конституционных демократических рамках, но это единственная возможность спасти страну и народ.